Книга Город женщин  - Элизабет Гилберт

– Не любишь быть в центре внимания, – кивнула я. – Твой отец говорил.

– Терпеть не могу. И не хочу надевать белое. В моем возрасте это смешно. Но Уинстон вбил себе в голову, что хочет видеть меня в белом платье.

– Женихи все такие. Белое платье – помимо пресловутой непорочности – почему-то символизирует для мужчин исключительность дня свадьбы, его судьбоносное значение. Рядом с невестой в белом платье они чувствуют себя избранными. Я много лет работаю с новобрачными, Анджела, и за это время поняла, что мужчине очень важно видеть, как невеста идет к нему навстречу в белом. Это успокаивает все мужские страхи. А страхов у мужчин на удивление много.

– Как интересно, – заметила ты. – Страхов я как раз повидала достаточно.

Кажется, ты расслабилась и начала потихоньку оглядываться по сторонам. Потом подошла к вешалке с готовыми моделями и стала с мученическим выражением лица перебирать пышные кринолины, атлас и кружево.

– Анджела, поверь, ни одно из тех платьев тебе не понравится. Скажу прямо: они покажутся тебе ужасными.

Ты опустила руки, признавая поражение:

– Правда?

– Послушай, сейчас у меня нет готовых моделей, которые тебе подошли бы. Я не позволю тебе даже примерять их – они не для той, кто в десять лет самостоятельно чинит велосипед. Знаешь, Анджела, из классических правил портновского искусства я признаю только одно: платье должно подчеркивать достоинства не только фигуры, но и ума. Сейчас здесь не найдется ни одного платья тебе по уму. Хотя у меня возникла идея. Давай присядем у меня в мастерской, выпьем чаю и поговорим.

Раньше я никогда не приглашала невест к себе в мастерскую, находившуюся в глубине дома. Здесь всегда царили беспорядок и хаос. Я предпочитала показывать клиенткам только фасад: прелестный, волшебный зал, который мы с Марджори обставили французской мебелью. Стены здесь были кремовые, а с улицы сквозь витрину струились солнечные лучи. Мне хотелось создать иллюзию женственности, так как большинство невест мечтает пребывать в неведении и жить в мире грез. Но тебя, Анджела, мир грез не интересовал. И мне подумалось, что мастерская – место, где кипит настоящая работа, – придется тебе по вкусу гораздо больше. И еще я хотела показать тебе одну книгу, а она лежала там, в мастерской.

И вот мы прошли в подсобные помещения, и я заварила тебе чай. А потом принесла книгу. Это был альбом со старинными свадебными фотографиями: Марджори подарила мне его на Рождество. Я показала тебе снимок невесты из Франции 1916 года. На ней было простое прямое платье длиной чуть выше щиколоток, без всяких кружев и украшений.

– Мне кажется, тебе подошло бы что-нибудь вроде этого. Никаких традиционных свадебных нарядов. Никаких оборок и кружев. А в таком платье ты будешь чувствовать себя комфортно и сможешь свободно двигаться. Смотри, верх очень напоминает кимоно. Лиф состоит из двух простых отрезов ткани, перекрещивающихся на груди. В начале века платья в японском стиле одно время пользовались большой популярностью, особенно во Франции. Мне очень нравится такой силуэт: простой, как халат, но очень элегантный. Некоторые сочтут его даже слишком простым, но я нахожу это платье восхитительным. По-моему, оно тебе пойдет. Видишь, какая высокая линия талии? А вот тут широкий атласный пояс с крупным бантом сбоку. Напоминает оби.

– Оби? – Кажется, я сумела тебя заинтересовать.

– Японский церемониальный кушак. Знаешь, что мы сделаем? Я сошью тебе такое платье из сливочно-белой ткани, чтобы порадовать поборников традиций, но вместо пояса мы возьмем настоящий японский оби. Я бы предложила красный с золотом, дерзкий и яркий, чтобы обозначить твою незаурядность. Отойдем как можно дальше от нудных традиций и пуританских клише, согласна? Я научу тебя завязывать оби двумя разными способами. В Японии замужние и незамужние женщины носят оби по-разному. Ты можешь прийти на церемонию с узлом для незамужних. Затем Уинстон распустит пояс, а ты завяжешь его другим узлом. Получится своего рода свадебный ритуал. Конечно, если тебе нравится такая идея.

– Невероятно интересно! – воскликнула ты. – Мне нравится. Очень-очень нравится. Спасибо, Вивиан.

– Вот только одно сомнение: как бы твой отец не расстроился, увидев платье в японском стиле. Он же воевал с японцами. Что скажешь?

– Нет, думаю, он совсем не расстроится. Даже наоборот: мне кажется, ему будет приятно. Как будто я отдаю дань его опыту.

– Пожалуй, – кивнула я. – Так или иначе я обязательно предупрежу его, чтобы обошлось без неприятных сюрпризов.

Но ты меня уже не слушала, задумавшись о своем. Потом нахмурилась с тревожной подозрительностью:

– Вивиан, можно вопрос?

– Конечно.

– Откуда вы знаете моего отца?

Не представляю, Анджела, какое выражение в тот момент появилось у меня на лице. Пожалуй, некая смесь вины, страха, печали и паники.

– Поймите мое любопытство, – продолжала ты, заметив мое замешательство, – ведь папа ни с кем не поддерживает отношения. Даже не разговаривает ни с кем. И тут он представляет вас как своего хорошего друга, но я-то знаю, что друзей у него нет. Он перестал общаться даже со своими старыми знакомыми из нашего квартала. А вы даже не из Южного Бруклина. И при этом столько всего про меня знаете. Знаете, что я чинила велосипед, когда мне было десять. Откуда вам это известно?

Ты ждала моего ответа. Я же чувствовала, как почва уходит из-под ног. Передо мной сидел профессиональный психолог. Ты умела анализировать души, Анджела. И повидала немало лжи и безумия. У меня возникло ощущение, что ты готова ждать хоть до скончания века, но если я солгу, ты сразу поймешь.

– Можете сказать мне правду, Вивиан, – сказала ты. Взгляд был не враждебным, но пугающе пристальным. Но разве могла я сказать тебе правду? Во-первых, я не имела права откровенничать: иначе я нарушила бы тайну твоего отца. Во-вторых, не хотелось огорчать тебя накануне свадьбы. Но главное, суть наших с Фрэнком отношений не поддавалась объяснению. Разве ты поверила бы, что мы с твоим отцом уже шесть лет гуляем по ночам несколько раз в неделю, но ничего больше не делаем, только разговариваем?

– Фрэнк был другом моего брата, – наконец ответила я. – Они с Уолтером вместе служили в войну. Учились в офицерской школе, затем попали на «Франклин». Во время атаки на «Франклин» мой брат погиб, а твой отец получил страшные ожоги.

Все это было правдой, Анджела, вот только Фрэнк с Уолтером никогда не были друзьями. Они знали друг друга – это да. Но не дружили. Я говорила и чувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Слезы не из-за Уолтера. И даже не из-за Фрэнка. Меня расстраивала сама ситуация: я говорила один на один с дочерью любимого человека, и она мне очень нравилась, но я ничего не могла ей объяснить. Как часто бывало у меня в жизни, я плакала из-за неразрешимости положения, в котором оказалась.

Твое лицо смягчилось.

– О, Вивиан, мне очень жаль.

Ты могла бы задать мне еще много вопросов, но не задала. Ты видела, что мне трудно говорить о брате. Сочувствие чужому горю не позволило тебе припереть меня к стенке. Ответ ты получила, причем довольно правдоподобный. Ты явно подозревала, что я рассказала тебе не все, но по доброте душевной решила поверить мне и не допытываться.